Предновогодним вечером мы сидели с моей дочерью Нелькой у горящего камина на нашей даче. Я рассказывал очередную историю из жизни Страны Кашек, благо, сама эта цветочная Страна была совсем недалеко от нас — на заснеженной окраине участка — и угадывалась по высохшим и почерневшим стеблям растений. Было бы здорово, конечно, если бы в нашей глуши действовала какая-нибудь доставка цветов на дом или был поблизости цветочный магазин, чтобы скрасить зимнюю серость букетом хоть и оранжерейных, но гвоздик. Однако откуда было здесь взяться такой роскоши? Поэтому я рассказывал, стараясь не думать о цветах, а Нелька слушала, глядя на огонь.
Я люблю смотреть на нее в такие моменты. Может, потому, что они напоминают мне собственные детские ощущения. Завороженный отрешенный улыбающийся взгляд, «внутри» которого, очевидно, мелькают картинки, транслируемые воображением. Полураскрытый, тоже улыбающийся, рот… И я решил ее рассмешить, что, в общем, сделать было несложно. И стал рассказывать…
Как-то раз Фе, маленький человечек из Страны Кашек и мой друг, спросил:
— Интересно, каким ты будешь, когда станешь взрослым?
Мне было тогда всего 7 лет, поэтому его вопрос мне показался очень простым.
— Когда я стану взрослым, я буду большим и у меня будет две дочери. Старшую я назову Юлей, а младшую — Матильдой.
— Матильдой? — Фе рассмеялся так заразительно, что трудно было сдержаться. Мы оба покатились от смеха.
— А чем тебе не нравится Матильда? — спросил я, успокоившись.
— Ну ты сам подумай, как это будет звучать: Матильда Маратовна!
Действительно, это звучало смешно. Я немного подумал и, конечно, передумал называть свою младшую дочь Матильдой.
— Тогда — Фёкла!
Фе уже не мог говорить. Он даже не мог стоять. Он лежал, корчась от смеха.
— Фёкла!… Маратовна!… Аха-ха-ха!…
Я же перебирал в голове варианты, которые могли, хотя бы на взгляд Фе, звучать благородно. И тут меня осенило:
— Слушай, я недавно прочитал замечательную книжку про Дона Кихота Ламанческого и его возлюбленную. Я назову свою дочь… Дульсинеей!
Нет, мне решительно было не до смеха, хотя Фе уже просто икал. Понадобилось какое-то время, чтобы мы оба утихомирились и перестали хохотать, показывая друг на друга пальцем.
— Хорошо, я назову свою младшую дочь в честь твоей жены — Фью-Фью.
— Понимаешь ли, — озадаченно сказал Фе, — не дело называть свою дочь именем, которое уже есть. Оно должно быть единственным и неповторимым. И я даже затрудняюсь с каким-либо советом по этому поводу. Имена жителей Страны Кашек совершенно для этого не подходят. Жену Ме зовут Мью-Мью, жену Пе — Пью-Пью, жену Че — Чью-Чью… Это — вторично. Вот разве что… — тут Фе немного подумал и, кажется, его осенило: — Если ты хочешь назвать дочь на манер наших сказочных имен, кажется «Му-Му» еще не занято.
«Му-Му» мне, однако, решительно не понравилось. Из-за возникающих ассоциаций с бедной собачкой, которую утопил Герасим.
На этом наши с Фе фантазии оказались исчерпанными. И мы пригорюнились.
— Я знаю одну старушку из Страны Колокольчиков, — наконец оживился Фе, — которая точно нам поможет! Не поверишь, но ей 228 лет. В таком возрасте трудно не знать обо всем!
Страна Колокольчиков располагалась где-то на предгорных лугах, до которых запросто так не доберешься. Правда, я тогда уже был счастливым обладателем велосипеда «Школьник», на котором мне разрешалось кататься не далее окрестных дворов. Но чтобы добраться до предгорий, надобно было выехать на шумную дорогу с мотоциклами, автомобилями и троллейбусами, миновать городскую черту за Головными водопроводными сооружениями, с высоты которых город похож на дымящуюся знойную воронку, и взять курс на холмы с радиотрансляционной мачтой. В те годы мальчишек на велосипедах исправно отлавливала милиция. Самих наездников «дяденьки милиционеры» не трогали (подзатыльники не в счет), а вот с велосипедом можно было распрощаться навсегда.
Заметив, что я колеблюсь, Фе только пожал плечами:
— Матильда, в общем, тоже неплохо. Или — Фёкла!…
Не говоря больше ни слова, я посадил Фе в сумочку для инструментов, которая болталась на кожаных ремешках за сиденьем, и поколесил к городской черте, не съезжая с тротуаров на проезжую часть. Надо сказать, нам сопутствовала удача. С последнего тротуара я повернул не на дорогу, а на кладбище, представлявшее тогда из себя густую платановую рощу с асфальтированными дорожками. Местный сторож, если ему попадались пацаны без сопровождения родителей, обычно пускал в ход длинную метлу, пока ребятня не рассеется среди надгробий и платанов. Но я был на велосипеде. И его метла позволила только спрямить диагональ, дальний кончик которой вывел нас непосредственно к загородным холмам.
Страна Колокольчиков выглядела поросшим цветами склоном с редким вкраплениями больших валунов. Фе ухватился руками за стебли двух колокольчиков и хорошенько их встряхнул. Не поверите, но нежно-лиловые цветы вдруг зазвенели, как рождественские бубенчики.
Фе прокричал:
— О, достопочтенная и великомудрая Хрюндильда! Покажитесь, пожалуйста! К вам пришли мы!
Поскольку на призыв Фе никто не отозвался, он вновь встряхнул стебли колокольчиков, рассыпавших мелодичный перезвон, и вновь прокричал:
— О, великомудрая и достопочтенная Хрюндильда!…
Но и на этот раз ответом было полное молчанье.
Наконец, когда Фе в третий раз решил «ударить в бубенцы», откуда-то сверху раздался хриплый голосок:
— Зачем ты притащил сюда этого мальчишку? Разве ты не знаешь, что мальчишки способны только топтать цветы и проявлять неучтивость к старшим?
Присмотревшись, я заметил на камне, у подножия которого Фе тряс колокольчики, крохотную, размером с полмизинца, старушенцию, опирающуюся на тросточку.
— О, многоуважаемая и великомудрая Хрюндильда, — поспешил оправдаться Фе. — Это совсем другой мальчишка. И даже, можно сказать, не мальчишка, а наш большой друг!
Хрюндильда бросила на меня полный высокомерия взгляд и, кажется, сменила гнев на милость.
— У нас в некотором смысле беда, — продолжал Фе. — Мы не можем придумать имя для младшей дочери нашего друга. Помогите нам, высокочтимая Хрюндильда!
Старушка усмехнулась так, словно бы увидела перед собой двух законченных идиотов, из которых один, хоть и мальчишка, слишком большой, а другой — взрослый, но слишком маленький. Впрочем, думаю, ее забавляло не столько несоответствие наших габаритов нашему же возрасту, сколько придумывание имени для «младшей дочери» семилетнего мальчугана. Однако совершенно серьезно старушка произнесла:
— Пусть назовет ее Кокодрильей. Нет, по моему, более певучего имени на свете!
Я, честно говоря, остолбенел, но тут на помощь пришел Фе:
— Дело в том, многоуважаемая и высокочтимая Хрюндильда, что мы хотели бы назвать девочку единственным и неповторимым именем. А «Кокодрилья», несмотря на безусловное благозвучие, у людей очень распространено.
— Да? — усомнилась старушка. — Разве?…
— Очень! Каждую вторую женщину среди людей зовут Кокодрильей!
— Вот как! Тогда попробуйте что-нибудь менее распространенное. Например, Пачка. Не нравится? Тогда — Булка. Или вот такое, нежное, — Клумба!
По всему Фе корчило от смеха, хотя он очень старался не показать вида, что ему смешно. Он просто кашлял, словно бы столбняк хватил не меня, а его.
— Отличные, отличные имена, великомудрая и великочтимая Хрюндильда! Но у людей ведь как: если кого-то не зовут Пачкой, то обязательно Клумбой. Или Булкой. Или просто Горшком! Вы, очевидно, просто запамятовали об этих именах. А нам действительно нужно такое, которого никогда не было, и только вы способны его назвать.
Старушка приподняла тросточку, потом опустила ее и очень выразительно постучала кончиком трости по камню:
— Ну что ж, я вижу, что, по крайней мере, один из вас имеет голову на плечах. Придется мне сжалиться над вами и прекратить мои издевательства.
С этими словами она повернулась ко мне, нацелив на меня свою тросточку:
— Есть, есть имя, которое еще никем не занято. Назови дочку Нелей. Запомнил? Нелей!
Я ничего не успел сказать в ответ, поскольку Хрюндильда исчезла так же внезапно, как и появилась. И только по удаляющемуся звону колокольчиков можно было понять, что она ушла — далеко и, возможно, навсегда.
О том, как мы возвращались с Фе в город, как меня поймала милиция и как отобрала велосипед вместе с Фе, который сидел в сумке с инструментами, я расскажу как-нибудь в следующий раз. Ибо это отдельная смешная история. Важно то, что много лет спустя, я действительно назвал свою младшую дочь Нелей. И хотя к тому времени такое же имя носило множество девочек и женщин, я думаю, когда мне было семь лет, оно было действительно единственным и неповторимым.
Впрочем, Хрюндильда могла что-то и спутать в свои 228 лет.