ГМО-продукты: быть или не быть?

Знаменитая фраза Бернарда Шоу: «Вы есть то, что вы едите» вполне может получить новую смысловую нагрузку, когда через много-много лет природа таки поставит жирную точку в непрекращающихся спорах вокруг генно-модифицированных организмов, ставших частью нашего пищевого рациона. Ещё бы, ведь человек покусился на святая святых – мало изученное и доселе считающимся лишь божьим промыслом. Он уже более двух десятков лет в промышленных масштабах к геному одних организмов подсаживает гены других, добиваясь изменения или улучшения свойств конечного продукта.

Без рогов и копыт

У части человечества, считающего, что в природу вмешиваться не стоит, такие вмешательства вызывают не только опасения, но и решительный протест. Изменяя генетику того, что мы едим, мы и собственный генотип можем «подпортить». Кто ответит за то, если вдруг через поколение или два появятся генно-модифицированные люди?

Да уж, генно-модифицированный, то есть получивший к своему генотипу чужеродный ген человек – это зрелище, очевидно, будет не для слабонервных. Поскольку (пока еще!) генные инженеры и молекулярные биологи подвергают генетическим изменениям только некоторые виды растений – кукурузу, сою, рис, картофель, свёклу и кое-что по мелочи – и до животных в промышленных масштабах не добрались, надо полагать, что прически человека будущего будет венчать морозоустойчивая свекольная ботва, а конечности походить на кукурузные початки с зернами повышенной жирности.

Каким-то образом проявит себя устойчивая к гербицидам генно-модифицированная соя или «золотой рис» с «подсаженным» винамином А – или мы чудесным образом начнем производить эти витамины, сыпля таблетками, или сплошь станем соевыми, как иная колбаса или мясные консервы.

Правда, тут же возникает вопрос: а почему мы до сих пор как были, так и остаёмся людьми? Ведь гены, пусть даже и не измененные, содержатся в любой живой клетке, из которых состоит любой животный или растительный организм, большая часть которых нами потребляется. Но за тысячелетия, сколько существует человечество, не выявлено ни единого случая, показавшего, что генокод растения или животного внедрился в геном человека и выстроил его по своему образу и подобию хотя бы частично, хотя бы мелким штришком.
Осмотрите себя повнимательней и даже ощупайте – «последствия» говяжьего бифштекса в худшем случае обозначатся лишь жировой складкой на боку, но никак не коровьим рогом во лбу или начинающим расти хвостом. Не найдете вы на себе ни единого признака, указывающего на вашу общность с любимыми фруктами или овощами.

Даже если «спуститься» к уровню клетки, состоящей, как известно, из белков, жиров и углеводов, то и там невозможно обнаружить «следов» вчерашней котлеты по-киевски с картофелем фри. Почему? Всё очень просто. Наш организм, принимая извне белки бройлерного цыпленка или углеводы пусть даже генно-модифицированного картофеля в процессе метаболизма расщепляет их на простейшие составные части – аминокислоты, если это белок, и глициды (сахар), если это углевод. И только потом строит из аминокислот и глицидов свой собственный белок и углеводы – конструкцию, из которой состоит каждая наша клетка и организм в целом.

Что же касается гена – он «сидит» еще глубже. В ядре той же клетки, на определенном участке ДНК, ответственном за последовательность сборки белка в клетке. Как его собирать – на это указывает ген в соответствии с закодированной в нём информацией. Возможно ли стороннее проникновение в этот код, способное вольно или невольно его изменить? Теоретически, наверное, да, коль скоро существует генная инженерия и технологии «вшивания» в ДНК чужеродного гена, хотя эти технологии главным образом связаны с модификацией растений. На практике же какой-либо эксперимент с человеком в этом направлении не только сложно представить, поскольку в этом нет ни «утилитарного», ни научного смысла, но и любая генетическая модификация требует несколько поколений организма одного вида – тогда только может быть видимый результат. Перекодировка же «случайным образом», через пищу, когда сторонний ген встраивается в генотип, опровергается нашей тысячелетней историей, хоть и знавшей человеческие мутации, но не изменившей лицо человечества ни на йоту.

Генетики до нашей эры

Ведь по большому счету все эти тысячелетия человечество питается генетически измененной пищей – во всяком случае, с тех пор, когда оно начало одомашнивать растения и животных, заниматься селекцией и скрещиванием.

Подавляющее большинство окультуренных человеком живых организмов в дикой природе (за исключением одичавших культур) не встречается – настолько в процессе «приручения» изменились их биологические свойства. Хотел того человек или нет, но занимаясь искусственным отбором растений, он целенаправленно менял генотипы, подбирал и соединял организмы, доводя их до совершенства с точки зрения их свойств, урожайности, устойчивости к капризам климата или к вредителям.

Искусственной селекции или растянутой во времени генетической модификации нужных и полезных для человека культур, таким образом, не меньше 10 тысяч лет.

Сравнение генетических родственников дикорастущих и окультуренных видов иногда поражает воображение – словно бы во времена оные человек уже знал, что именно нужно подкрутить в генотипе растения, чтобы оно развивалось по вполне определенному сценарию.
Скажем, родственнице современной кукурузы травке теозинте с початком величиной с мизинец подправили гены и травка перестала куститься и стала расти ввысь, да и початок с мизинцем не сравнишь.

Доисторическому подсолнуху, который тоже кустился, а цветок был не крупнее ромашки, выправили размеры цветка и стебля заодно, чтобы он мог удерживать внушительную подсолнечную массу.

Предка современных томатов, который был не крупнее вишни, подвергли вполне рукотворным мутациям, «наградив» его геном, ответственным за рост клеток. Ну и так далее и тому подобное из того, что есть на наших столах, так сказать, в натуральном виде.. И делалось это не 20 лет назад, когда стали появляться генно-модифицированные продукты, а еще до нашей эры, благо остатки окультуренных растений найдены именно в этих слоях и угодили в руки палеоботаников и генетиков, определивших, что «виной всему» генетическая перекодировка.

К чему я об этом? Прежде всего к тому, чтобы понять истинные причины страха перед трансгенными продуктами, основательно подогретого непрекращающейся битвой противников и сторонников «вмешательства в природу». Ведь пример этого нашего вмешательства на протяжении нескольких тысяч лет опровергает главный аргумент противников трансгенной продукции – неизвестность отдаленных последствий для человека и окружающей среды.

Сплошной туман

Однако исторический опыт почему-то теряется где-то в тумане, точнее – в дыму, который, как известно, без огня не бывает, особенно если в огонь подливать время от времени масло.

Одним из первых на заре промышленного производства трансгенных растений масла в огонь подлил британский ученый Арпад Пуштай, который в 1998 году провел опыты с генномодифицированным картофелем, устойчивым к вредителям (к нему был подсажен ген подснежника). Пуштай начал кормить этим картофелем крыс и обнаружил болезненные изменения в организме грызунов.

Поднялся невообразимый шум, в ходе которого выяснилось, что результаты эксперимента были сфальсифицированы. Чуть более поздние признания Пуштая в некорректном проведении опытов и фальсификации результатов уже не имели такого резонанса, как первые заявления. Научные споры вообще перетекли в другую плоскость – плоскость корпоративных разборок с возникновением, как это водится, фантомов «трансгенной мафии», что до сих пор дезориентирует общество в этих вопросах. Потому что да, «трансгенная мафия», а точнее пара-тройка биотехнологических корпораций, монополизировавших эту сферу, существует. И их вполне определенных интересов тоже никто не отрицает. Но это не имеет никакого отношения к выяснению истины: опасны или нет трансгенные продукты.

Отголоски «трансгенного шума» через несколько лет после Пуштая обнаружились и на наших просторах. Всё бы ничего, если бы этот шум не стал развиваться по аналогичному сценарию. Эксперименты доктора биологических наук Ирины Ермаковой, выкармливающей крыс трансгенной соей, были подвергнуты серьезным сомнениям – опять же из-за некорректных методик, позволяющих говорить не об истине, а о фальсификации. И вновь причиной гонений стали якобы лоббисты трансгенной пищи, прикрывших, плюс ко всему, финансирование экспериментов. Опять политика, опять выяснение отношений, далеких от существа вопроса, и практически полный ноль в аргументации «против», хотя общество, надо думать, эти аргументы выслушало бы.

Ибо самый печальный итог «политизации» и демонизации проблемы в том, что нынче она в общественном сознании донельзя запутана. Так, что «всё смешалось в доме Облонских», и трансгенные продукты больше отождествляются не с биотехнологиями, а скорее с химической промышленностью, поставляющей на наш стол умученные ядохимикатами и стимуляторами роста фрукты и овощи, мясо и птицу, не говоря уже о «пищевых» добавках, подсластителях, подкислителях, имитаторах вкуса, эмульгаторах и консервантах – основе большинства готовых продуктов.

Один только средней паршивости майонез (а он весь такой, за исключением домашнего изготовления) содержит химические вещества, которые при определенных условиях «мутируют» в мину замедленного действия, провоцируя онкологические и иные, не совместимые с жизнью, заболевания. Коварство же подмены понятий заключается в том, что уплетая за обе щёки колбасу, купленную, например, на http://www.farmclub.ru и «свободную от генно-модифицированных организмов», большинство из нас полагает, что колбаса свободна и от химикатов. А как иначе? Ведь трансгены и химикаты – не что иное, как одно и то же.

А оно нам нужно?

Сама идея генетической трансформации некоторых культур растениеводства (следует, наверное, еще раз напомнить, что промышленного производства трансгенного мяса, рыбы или птицы не существует), конечно, в первую очередь проистекала из экономических интересов.

Высокая урожайность таких культур требует меньших посевных площадей, а их устойчивость к вредителям и гербицидам, уничтожающим сорняки, соответственно, снижает затраты на химическую обработку.

Поскольку новые сорта растений патентуются и приобретают конкретных «авторов», эти культуры сами по себе становятся товаром, распространение которого — опять же прибыток.

Не всякий экономический интерес, конечно, способен решать глобальные задачи, но тот интерес, который развивает и финансирует науку, причём фундаментальную, все же к этим задачам находится ближе всего.

Человечество уже столкнулось с печальной константой: почти миллиард населения планеты нынче голодает. Прогнозы ближайшего будущего в этом плане не предвещают улучшений. Более того, лет через двадцать нас на земле станет вдвое больше, а проблема продовольствия только обострится. Да и только ли продовольствия, если для решения этих вопросов человечество под поля будет расчищать леса, развивать производство удобрений и ядов и придумывать что-то ещё, расширяя свой ареал обитания и сужая ареал обитания других живых существ?

Тут есть о чём подумать, тем более что вмешательство в природу посредством генетической трансформации растений – это первый пока, робкий и небесспорный шаг к тому, чтобы природу отстоять и приспособиться к ней для нашего же выживания. Это вовсе не отрицает сомнений. Главное, чтобы они путали меньше и не вызывали воинственных настроений. Ведь в чем — в чем, а в борьбе с генетикой и генетиками мы как-то раз в своей истории уже преуспели. А оно нам нужно – преуспевать, тормозя прогресс?

СПРАВКА: Что такое генно-модифицированные организмы?

Это организмы, в которых с помощью молекулярно-биологических методов изменено строение генов. Изменение связано с подсаживанием в набор генов отдельно взятого организма одного-единственного «чужака» с заданными функциями. Таким образом, генно-модифицированный организм получает признаки, которые ему невозможно придать путём скрещивания.

Допустим, картофель и подснежник настолько разного поля «ягоды», что не может быть и речи о том, чтобы их объединить в одну культуру (и это было бы странным). Но у подснежника есть ген, отвечающий за отпугивание вредителей. Его и заимствуют генные инженеры для того, чтобы вредители относились к картофелю, как и к подснежнику. Ни вкусовых качеств, ни других свойств картофеля ген подснежника не меняет. Конечно, для борьбы с вредителями существуют и более традиционные способы – это селекция, результаты которой нужно ждать десятилетия, или обработка картофельных полей интоксицидами.

Обычно необходимую для генетиков конструкцию встраивают в геном растения посредством штамов агробактерий. Но существуют и другие методы. Один из них – биобаллистический, с помощью которого микрочастицами золота и вольфрама, заряженные ДНК, обстреливается необходимая клетка, чтобы чужеродная генетическая конструкция встроилась в заданный участок. В генной инженерии, вопреки сложившимся представлениям, не используются химические препараты, это — биотехнологическая отрасль науки.
Любое трансгенное растение, прежде чем попасть на рынок, проходит серию многолетних тестовых испытаний на безопасность. «Опыт, накопленный за 10 лет коммерческого использования генно-модифицированных культур, — говорилось в докладе Всемирной организации здравоохранения в 2005 году, — анализ результатов специальных исследований показывают: до настоящего момента в мире не существует ни одного доказанного случая токсичности или неблагоприятного влияния генно-модифицированных культур как источников пищи или кормов».

Основными призводителями генно-модифицированных культур являются США, Канада, Китай и Австралия. Всего в мире выращивается около двух десятков видов трансгенных растений. Это устойчивые к вредителям картофель и кукуруза, дыни и томаты с увеличенным сроком лежкости, хлопок, соя и рапс, не реагирующие на гербициды, улучшенный бета-каротином рис, позволяющий поставлять в организм человека витамин А, и некоторые другие культуры.
Как возникали зоны, свободные от ГМО

Впервые о необходимости создания зон, свободных от генно-модифицированных организмов, заговорили в Великобритании в 1998 году. Инициатором выступило Британское отделение партии «природного закона», призвавшее графства Туманного Альбиона ввести запрет на выращивание трансгенных культур и использовать их в качестве компонентов продуктов питания, предназначенных для госучреждений. Часть земель Великобритании, находящаяся в ведении совета графств, стали впоследствии зонами, свободными от трансгенов.

В 2001 году в Словении появилась первая в Европе ассоциация организаций, выступающих за создание свободных зон, в результате деятельности которой возник европейский биорегион, который в 2003 году включал в себя Словению и некоторые провинции Австрии и Италии. Нынче так или иначе зонами, свободными от генно-модифицированных организмов, охвачено 170 регионов на территории Европейского союза. Есть они в США и Канаде, в некоторых странах Латинской Америки. В Венесуэле использование генно-модифицированных организмов запрещено на законодательном уровне.

Инициатива присоединиться к таким зонам звучала и в некоторых российских регионах – в Москве, Белгородской, Мурманской, Свердловской, Рязанской и некоторых других областях.
Существование зон, свободных от генно-модифицированных организмов, могло бы, казалось, послужить самым убийственным аргументом в споре ученых. Ещё бы, таких зон по всему миру несколько тысяч, и входят в это число не только отдельные фермерские хозяйства, муниципальные образования или регионы, но и целые страны. Допустим, только в Европе их несколько — Албания, Греция, Польша, Испания, Австрия, Швейцария… В конце концов так не бывает, чтобы целые страны заблуждались на этот счёт!

Однако более пристальный взгляд на причины, побудившие тысячи территорий провозгласить себя зонами, свободными от генно-модифицированных организмов, не позволяет утверждать, что отказ от трансгенов продиктован опасениями за генетическое будущее поколений. Здесь скорее наблюдается явление другого рода – больше экономическое, нежели страх перед неизвестностью.

Наиболее рельефно причину возникновения «свободных зон» показывает так называемый Берлинский манифест, принятый в январе 2005 года на Берлинской конференции «Зоны, свободные от генно-модифицированных организмов, развитие сельских регионов и защита биоразнообразия». По сути, для «отказников» этот документ стал программным.

Если опустить безусловно важные и достойные уважения тезисы Берлинского манифеста о праве человека самому решать, чем питаться, чем засевать поля, как реализовывать урожай и в какой среде жить, экономическая подоплёка противления трансгенам проступает довольно явственно.

«Сельское хозяйство, — говорится, в частности, в документе, — это важная часть развития каждого региона. При интродукции агротехнологий, таких, как генно-модифицированные организмы, должно приниматься во внимание социально-экономическое и культурное воздействие, которое они окажут. Необходимо предотвратить интродукцию генно-модифицированных организмов там, где не может быть гарантировано право вести сельское хозяйство без них». Или вот: «Большинство европейцев не желают питаться генно-модифицированными организмами. Выполнение этого требования является частью продовольственной независимости регионов и предоставляет серьезные экономические возможности».

Собственно, и сами страны, присоединившиеся к Берлинскому манифесту, рассматривают этот шаг, прежде всего, как ответ глобальной рыночной атаке, в том числе и со стороны Всемирной торговой организации. Рынок трансгенов находится в монопольном ведении, вовсе не исключен (и такие случаи были) диктат монополистов. Вполне здоровую под собой почву имеют и опасения, что трансгены вытеснят с полей традиционные культуры, обеднят их разнообразие и сделают неконкурентноспособными.

Что ж, очень может быть и такое. Но всё это, как говорится, из другой оперы, из сферы экономического и, отчасти, бытового неприятия трансгенов, и эта сфера регулируется отнюдь не в научных лабораториях. Здесь куда важнее, думается, более глобальные предостережения, если уж на чашу весов относительно трансгенов положена судьба человечества. И это предостережение всё-таки есть (цитирую Берлинский манифест): «Наука может ошибаться, однако генно-модифицированные организмы невозможно будет вернуть в исходное положение в случае возникновения негативных эффектов».

С этим вряд ли кто будет спорить. Вот только существование зон, свободных от генно-модифицированных организмов, не позволяет делать выводов, что трансгены сами по себе являются угрозой. Хотя бы для тех, кто к упомянутым зонам по каким-то причинам не присоединился.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.